Письмо от Н.М. Чернышевской В.А. Пыпиной от 17 апреля 1923 г.: "Дорогая мамочка! простите меня, пожалуйста, за то, что я не исполнила своего обещания "скоро написать длинное письмо". 6 л — 13009642

Сообщает, что на Страстной [неделе] погрузилась в хозяйственные хлопоты, говела - и вновь заболела. "Все 3 года, как вышла замуж, только и знаю, что всякие недомогания, а всё началось с того, что меня, привыкшую держать в руке только перо, заставили сразу же выстирать большую стирку - с 9 утра до 9 вечера..." Беременную Алексеем [А.С. Чернышевским-Быстровым], заставляли мыть полы или сидеть, согнувшись над разборкой ягод в больших корзинах. Когда родила, пришлось обходиться без няни, которая стирала бы пеленки, университет был забыт. И в это время однажды "Самсонушка [С.И. Быстров] с умиленным видом счастливого отца сказал: "Ну вот, милая, если бы тебе теперь кто[-]нибудь предложил: что ты хочешь, - опять голодать, ходить во всякую погоду в у[ниверсите]т или вот это...?", Н.М. Чернышевская ответила, как ожидал муж, между тем "всё это новое, непосильное пробуждало во мне ужас, страх и тоску". После рождения Верочки [В.С. Чернышевской] Нину Михайловну отправили на хутор "поправляться" с обязанностью убирать комнату, ворочать тяжелые матрацы и огромные мещанские пуховые подушки. Днем нельзя было прилечь, так как у старообрядцев это не принято. Стирать пеленки приходилось на улице в ледяной воде. Огромный запущенный фруктовый сад служил уборной. С.И. Быстров был в это время в Царицыне, а когда вернулся и забрал жену в Саратов, Н.М. Чернышевская дала себе слово никогда больше не быть на этом хуторе. "Не знаю, как чувствовали себя Пыпины от выходок О.С. [Чернышевской], но хорошо знаю, какое чувство бывает, когда в дом входит существо[,] подобное ей". Раз на хуторе Н.М. Чернышевская даже была обвинена в краже вилок и ножей, а оказалось, что они находятся в другом доме. Молча приходилось переносить упреки в воспитании, образовании, знании французского языка: "мы с мамой иногда разговариваем по[-]фр[анцузски]". Оказалось, слава о "родственнице" уже разошлась по всем совхозам. "Боже мой! думала я иногда в отчаянии, - если бы я знала, что за кроткой, милой фигурой моего Самсонушки стоит целая плеяда подобных личностей, когда мы с ним встречались в у[ниверсите]те!" С тоской вспоминает то утро, когда она и В.А. Пыпина съели по яичку всмятку без хлеба и больше ничего, зато Н.М. Чернышевская стала свидетельницей разговора Веры Александровны с художником Соколовым. "Ведь была же у меня "та" жизнь, ведь ходила же я с Леночкой на лекции проф. Курбатова по искусству, ведь слушала же Бальмонта и ездила к Гиппиус!" Жалуется, что хутор - это родственники №1, но и родственники №2 из деревни (брат-священник 60 лет, а также племянник С.И. Быстрова) не лучше, причем "безконечные приезды родственников превратили наш дом [в Саратове] в постоялый двор". В семье Н.М. Чернышевской и С.И. Быстрова не соблюдали постов, поэтому, когда приезжали старообрядцы, надо было варить два обеда (для них - постный), нельзя было отправиться на концерт, так как увеселения - грех (чтобы вырваться из дома, пришлось придумать "экстренное приглашение на заседание в церкви"), Нину Михайловну вынуждали слушать записи рассказов крестьян о разных чудесах, виденных ими воочию. "Ах, мамочка, мамочка, если я умру[,] как Леночка, задохнувшись, то знайте, что меня задушила именно вот эта деревня беспросветная, ненасытная, обжорливая, ханжеская, осуждающая меня во всем. Я не знаю, куда от неё спрятаться, потому я и рвусь в Петроград... ведь по моей инициативе был устроен для Жирмунского "виноградный вечер", ведь работала же я у Пиксанова..." О себе сообщает: "мысленно я живу...в моем милом Петрограде, в котором стремлюсь работать и жить по-старому".